Глава 2

ИЛЛА

— Доброе утро!

Илья Степанович копался в недрах машины, но при виде Сашки выпрямился.

— Почему не в форме, товарищ солдат?

— Надоело, — отмахнулся Сашка, поднимаясь на крыльцо. — Тетя Маша дома?

— Дома, — ответил Илья Степанович, отставив в сторону испачканные в масле руки. — Очень кстати, прямо к столу.

— Хорошо, — буркнул Сашка и вошел в дом.

Тетка колдовала на кухне. Увидев племянника, радостно улыбнулась, тут же вспомнила о причине его приезда, привычно всплакнула и снова обратилась к чугункам и кастрюлькам. Сашка уселся на продавленный диван, несколько минут оглядывал знакомую до мелочей обстановку, затем спросил как бы невзначай:

— Тетя Маша, куда мама дела книгу?

— Какую книгу? — удивленно обернулась тетка.

— У меня была старая книга. Пергаментные страницы. Деревянная обложка. От отца осталась, — объяснил Сашка.

— Нет… — Тетка задумалась. — Не знаю. Да я такой книги отродясь не видывала. Может, поискать надо? Я ведь, когда все это случилось, о вещах совсем не подумала, да и не смотрела ничего, — вновь прослезилась тетка. — Только деньги на похороны взяла в шкафчике да белье для покойницы.

— Тетя Маша! — попытался успокоить ее Сашка. — Перестаньте! Просто книги в квартире нет. Я думал, вы что-то знаете.

— Нет. — Тетка прижала руку к груди. — Так, может, еще что пропало? Господи! Ты в материной шкатулке кольца ее смотрел?

— Все на месте, — ответил Сашка. — Все вроде на месте. Книгу жалко.

— Ну так найдется, что с ней станется, — успокоилась тетка. — Может, искал нехорошо? Поедем вместе поищем. Тебе когда обратно на службу-то?

— Послезавтра.

— Ну так отдохни хоть немного, к ребятам сходи деревенским, вот сейчас покушаем — и сходи. Развеяться тебе надо, — стала объяснять тетка.

— Хорошо.

Сашка откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Идти к деревенским ребятам не хотелось. Особой дружбы с ними не случалось и раньше, а теперь и тем более не было ни общих тем для разговоров, ни сил на показное дружелюбие. Ему всегда казалось более интересным пройтись по окрестным полям, подняться на возвышающийся у околицы холм, прислушаться к шелесту деревьев, к журчанию узких речек, к пению птиц. К тому, что происходит внутри него и что невидимо повисает в воздухе вокруг. Вот и теперь, закрыв глаза, он отключился от позвякивания алюминиевых крышек и половника в теткиных руках. От ощущений собственного тела. От посасывания в животе из-за утреннего голода. От странной головной боли. От стучащего в уши торопливым пульсом сердца. Сделал так, как учил отец, когда они приходили в лес, отыскивали место, где нет вечно суетящихся муравьев, ложились на траву и прислушивались до тех пор, пока не становилась слышна каждая мышка, притаившаяся неподалеку. Слышна не шуршанием, а отзвуком комочка примитивных, но реальных эмоций — голода, страха, боли, насыщения. Вот и теперь в образовавшейся тишине Сашка слышал усталое биение теткиного сердца и простое, бесхитростное кружево ее мыслей. Смесь печали, заботы и копящегося жизненного изнурения. Слышал бессмысленное шевеление кур на заднем дворе. Прозрачную длинноту просыпающегося клена у крыльца. Шорох корней оживающей под снегом травы. Доносящийся из-под стрехи тонкий звон вытягиваемой из брюшка паука невесомой паутинки. Еще что-то, напоминающее гудение старого теткиного баяна, если нажать на нижнее фа и медленно потянуть, расправляя отсыревшие меха.

Книга была рядом. Сашка чувствовал ее, но не находил. Уже быстрее он мысленно оглядел, приникая к каждому предмету, горницу, теткину комнату, кухню, двор. Безрезультатно. И это казалось тем более удивительным, что, пользуясь способностью концентрироваться, он умел находить любые утерянные или убранные вещи. Сашка еще раз постарался дотянуться до всех укромных уголков дома и внезапно наткнулся на темное пятно. Ничего не исходило оттуда, но поиск пятно чувствовало.

— Товарищ солдат!

Сашка открыл глаза и увидел перед собой Илью Степановича, который насмешливо улыбался и протягивал кухонный нож.

— Изволите спать на посту? Ну-ка выполните одну из главных мужских обязанностей! Порежьте, пожалуйста, хлеб.

Сашка кивнул, взял нож, встал к столу. Хлеб, лежавший на согретом мартовским солнцем подоконнике, приятно хрустел под пальцами. Парила откинутая на тарелку картошка. Поблескивали среди укропных венчиков соленые огурцы. Сашка отрезал один кусок, второй, надавил сильнее и выронил нож! Лезвие не удержалось внутри деревянной ручки, вывернулось на заклепке и острым краем рассекло мякоть ладони между указательным и большим пальцем.

— Э-э как ты неловок! — воскликнул Илья Степанович, выхватывая у Сашки окровавленный нож.

— Что случилось? Родненький мой! Как же так? — запричитала вбежавшая со двора тетка.

— Все в порядке, — попытался успокоить ее Сашка, поднимая руку, чтобы остановить кровь. — Нож сломался.

— Да что же это такое?! Беда за бедою! — запричитала тетка, выдвигая ящик буфета и копаясь среди пузырьков и таблеток. — Прямо как напасть какая!

— Это разве беда? — не согласился Илья Степанович. — Это еще пока не беда. Для настоящего мужчины — комариный укус. Да и урок. Держи кухонную утварь в порядке. Как оружие.

— Какое оружие? — продолжала причитать тетка, заматывая Сашкину кисть найденным бинтом. — Я этим ножиком чего только не резала, мясо мороженое рубила, а приехал Сашенька, он тут же сломался. Разве не напасть? Ну как, нормально? — Она тревожно заглянула Сашке в лицо.

— Нормально, тетя Маша, — улыбнулся в ответ Сашка, потирая забинтованную ладонь. — Видите, оказывается, на гражданке опасней, чем в армии.

— Ты просто в армии еще пока настоящей не был, — заметил Илья Степанович, насмешливо хмуря брови. — Похоже, Марья Алексеевна, тесак ваш свое отслужил. Выбрасывать надо.

— Чего это выбрасывать? — не согласилась тетка. — Ты его, Илья Степаныч, во дворе на полати положи. Я ручку изолентой обмотаю, он еще сгодится. Хоть в огороде что порезать, хоть за грибами сходить.

— Как знаете, — покачал головой Илья Степанович и вышел во двор.

— Ну, — посмотрела в глаза Сашке тетка. — Успокойся. Ты хоть не признаешься, но я вижу, трясет тебя всего. Мамку твою не вернешь, а жить надо дальше. А то я так тебя одного и дорогу переходить не пущу. И будь аккуратнее. Один ты из Арбановых остался. Папка твой всегда говорил: главное — чтобы род ваш не угас. Так что я вроде как единственная ответственная теперь за всех Арбановых перед Богом. Может быть, мне тебя в армию-то дослуживать — не пускать?

— Ну уж конечно, — грустно отшутился Сашка. — Давайте-ка лучше поедим, а то уж больно из твоих кастрюлек, тетя Маша, хорошо пахнет.

— И то дело! — улыбнулась тетка. — Наливаю тогда. Сходи-ка во двор, что-то там Илья Степанович задержался, поторопи его к столу.

Сашка кивнул, вышел во двор и увидел возле поленницы дядьку. Илья Степанович лизал выпачканное в крови лезвие. Услышав скрип двери, он оглянулся, криво усмехнулся и, протянув в Сашкину сторону руку, резко сжал ее в кулак.

Сашка почувствовал боль в запястьях раньше, чем пришел в себя. Точнее, именно боль вытащила его из забытья. Запястья горели пламенем, ладони саднили, невыносимо ныли плечи и локти. Сердце билось тяжело. Слабость пронизывала все тело. Но Сашка все-таки открыл глаза.

Он висел на бельевых шнурах. Тускло поблескивал металлический крюк, на котором когда-то качалась люлька отца. Темнели окровавленные ладони. Подтеки тянулись по рукам к груди. Сашка скосил глаза вниз. Кровь темными брызгами покрывала пол, до которого он доставал только носками.

— Очнулся?

Это был голос Ильи Степановича, только более грубый и властный. Сашка поднял голову. Теперь дядя уже не казался стариком. Широкоплечий седой мужчина неопределенного возраста рассматривал Сашку без тени сожаления, ненависти или любопытства.

— Пей, — ткнул ему дядя в лицо банку с водой.