— Подожди? — не понял Кай. — А разве в твоем лесу зверье какое по засадам или по буеракам на лежку не хоронится? И разве в мягких звериных лапах не таятся острые когти? Да всякий человек, что тот же зверь. Который плоти чужой ищет, а который свою сберегает да нагуливает.

— Хитрый, — погрозила пальцем Каю старуха. — Тебе ж не Анда нужна, разговор нужен? Идешь по дороге и шел бы, что остановился?

— А ты бы пропустила, бабушка?

— Нет, внучек, — прошептала старуха. — На то и поставлена, чтобы не пропускать.

— Меня оставишь или всех? — поинтересовался Кай.

— Так оставлены уже, или не видишь?

Хотела Арма сдвинуться с места, да не смогла. Белые корни как черви из земли вылезли, до дороги добрались и ноги оплели. И не только ее, но и Эши, да и сапоги Илалиджи вниманием не оставили. Только ни Эша, ни Илалиджа глаз опускать на собственные ноги и не собирались, как завороженные к голосу бабки прислушивались.

— Эша — камни, — проговорил Кай, словно присказку какую молвил, посмотрел на собственные ноги, усмехнулся сплетению на башмаках, подмигнул старухе. — Значит, оставляешь нас у себя? А обнять тебя разрешишь?

— А чего ж не обняться? Обнимай, — рассмеялась старуха, растопырив неожиданно длинные руки. — Чего ж не обнять, если просишь? Когда еще такого красавца обнять придется, да еще на глазах у его суженой?

«Это она обо мне, что ли?» — отчего-то обозлилась Арма, но Кай уже потянул за собой корни, с трудом сделал шаг вперед, наклонился, чтобы обнять старуху, но она уже сама выпрямилась, сравнялась с ним ростом, обняла его ручищами, к обернула словно лыком, и еще раз обернула, и еще раз, будто запеленать пыталась. А Арма, дурея от ужаса или духоты, перевела взгляд на вторую старуху и увидела, что та, наоборот, горбится, рвет на себе ветхое платье. И из ее тщедушной, старческой спины рвутся наружу золотые рога. И всюду — и возле нее, и позади, и слева, и справа, и на другой стороне дороги копятся волчьи тени, словно ждут команды.

— Эша! Камни! — попыталась закричать Арма, но вместо этого захрипела и, к счастью, услышала хриплое:

— Да слышу я, слышу.

Фыркнул лук Илалиджи, и стрела точно вошла между золотыми рогами. Не глубоко вошла, все-таки без стального наконечника, но и этого хватило, чтобы ужасное существо захрипело и завыло.

И полетели камни во все стороны от Эши, вспыхивая на лету и отгоняя зверье, но корни доползли уже до колен и начали стискивать тисками и бедра. И Илалиджа вдруг заорала в раздражении: «Да что же это?» — и начала уже шпиговать золоторогое обычными стрелами, пока не поняла, что после каждой увенчанной сталью стрелки чудовище только оживает да ростом полнится. И сама Арма попыталась заорать, увидев, что оплетена уже по грудь и что посох ее пустил корни, выбросил ветви и треснул по всей длине, исторгая из себя золотую начинку. И Кай вместе со старухой уже исчез, обратился толстым стволом с изборожденной временем корой. И круг из пламени, что выстроил Эша, начал таять, гаснуть под покровом из тысяч мышей и крыс, что раскатывавшись со всех сторон черным ковром. И только после этого Эша дернулся, завопил что-то, рванул оплетенные и прижатые к телу руки и метнул в золоторогую вставленный в остроносые костяные ножны кинжал.

Кость вошла точно в огромный змеиный глаз, который открылся под золотым рогом. И вой оборвался. Замерло чудовище, расти перестало. Рога начали осыпаться сверкающей чешуей. Кости перестали бугриться и стали с треском лопаться, стряхивая с себя истлевающую плоть. И крысиный ковер под ногами обернулся болотными кочками, а потом начали отпадать и корни. И, разрывая кору, на белый свет продрался Кай с зажатым в кулаке каменным ножом Сарлаты.

— Не сталью единой, — заметил он мрачно и улыбнулся Арме, что стряхивала с ног корни. — Не подскажешь, красавица, чем можно смолу счистить с рубахи.

— Ну вот, — вздохнул Эша. — Сначала он обнимается на твоих глазах с мерзкой старухой, потом спрашивает, чем смолу счистить, а завтра насчет румян и краски для губ на чистой рубахе справляться станет?

— Ты как? — спросила Арма. — Жив?

Кай кивнул, взглянул на Илалиджу, что вновь подняла бесчувственную Тешу на руки, на Эшу, выуживающего из груды тлена кинжал, на зайцев, разбегающихся по лесу, и улыбнулся.

— Вот теперь этот остров точно Заячий. Надо бы проверить у Тарпа, не превратился ли мешок копченой рыбы в мешок заячьей капусты. Так что поспешим. За полдень уже.

— Как ты сумел? — спросила Арма.

— Она не смогла меня взять, — устало улыбнулся он. — Есть во мне кое-что от Киклы. От настоящей Киклы, не от всесильной, но от настоящей. Не по-родственному, а по дружбе. Вот она и не смогла меня взять. Поэтому и стала одевать корой, что сучьями пронзить не смогла. А потом уж пришлось ее пронзить мне. Но не сталью.

Он убрал нож в кисет.

— Однако, — заметил Эша, — если ты забрал у Сарлаты этот нож только под этот случай, то я готов преклонить голову перед твоим даром предвидения!

— Нет, Эша, — сказал Кай. — Точно так же, как и ты не под этот случай точил ножны своего кинжала. Или ты просто так его уронил в эту кучу тлена?

— И чего я с тобой поплелся в эту долину? — спрятал смешинку в уголках глаз старик. — Наверное, только для того, чтобы вести отсчет? Ну что ж! Половина сиунов развеяна! Осталось шесть. Против нас с хиланцами. А нас-то поболее будет! Девять нас! — Эша посмотрел на безвольное тело Теши на руках Илалиджи и поправился: — Или десять.

Глава 21

ЖАР

Тарп встретил вышедших из уже не казавшегося столь зловещим леса спутников радостным выдохом:

— Три дня уже здесь стоим! Если бы не твой приказ, точно бы пошел с этой стороны навстречу!

— Три дня? — удивился Кай, а Арма тут же подумала, что, верно, не просто так темнело у нее в глазах, когда она слушала разговор Кая со старухой, и разговор тот был очень-очень медленным. Да и ноги недаром затекли потом.

— Лами где? — озаботился Тарп отсутствием Усанувы.

— Погиб, — сказал Кай. — Нет среди нас больше тати.

— А с девчонкой что? — еще сильнее помрачнел Тарп.

— Будет жить, — уверенно сказала Илалиджа. — А как жить да сколько, скоро увидим. В себя должна прийти уже, сегодня. Пролежала бы дня три, но раз уж они минули, то в самый раз.

Шалигай, поднявшийся над бортом, радостно замахал руками. Трое его загорелых земляков, раздевшихся по пояс, смотрели на безвольное тело Теши с нескрываемым разочарованием. Но без особой печали.

— И что же дальше? — спросил Тарп.

— Дальше?

Кай посмотрел на сияющее в желтоватом небе солнце, оглянулся на лес, окинул взглядом бескрайний простор моря, вошел в воду. Камни дороги ловили сквозь морскую воду солнечные лучи и вместе с перекатывающимися волнами вспыхивали разными цветами.

— Мелко, — махнул рукой на юг Тарп. — Я тут на пробу отошел на половину лиги, глубже десятка локтей нигде не нашел места. Дорогу видно сквозь воду. И дно чистое, незаиленное.

— Так и пойдем, — кивнул Кай. — Вдоль дороги и пойдем. Наш путь на юг. Час на отдых, и на весла. Или ветер попутный?

— Самое то, — довольно поднял послюнявленный палец Тарп.

Теша пришла в себя к вечеру. Лодка не слишком быстро, но уверенно бежала к югу. Кай сидел на руле, а Арма у перерубленного носового истукана всматривалась в воду, в которой уже была едва различима белая полоса дороги, когда Теша зашевелилась. Хиланцы было бросились к подруге, но Илалиджа остановила их, и к мугайке никто не подошел. Та сначала поочередно дернула руками и ногами, потом повернулась на бок и, изогнув руку, нащупала отверстие в рубахе на спине. Села, долго натирала ребра под левой грудью наконец подняла глаза, нашла кого-то из хиланцев и нисколько не жалобно попросила:

— Есть хочу. Дай что-нибудь.

Рыжий Хас тут же принес миску подостывшей каши, ломоть хлеба, наполнил кубок водой. Теша съела все быстро, попросила еще, но удовлетворилась горстью сушеной ягоды и еще одним ломтем хлеба. Затем долго и жадно пила. Илалиджа присела напротив, заглянула девчонке в глаза, озабоченно покачала головой: