И блиндаж мне у полковника приглянулся. Сразу было видно, что помещение обустраивали с расчетом жить в нем долго и по возможности с комфортом. Мебель простая самодельная, из струганых досок, без изысков, но все нужное есть.

– Как часто вас меняют с передка? – спросил я старожила траншейной войны.

– Раз в три месяца где-то. Но лучше бы меняли раз в месяц, – ответил он мне, выставляя на стол пузатую бутылку зеленого стекла. – Устают люди. Особенно когда погода сырая.

– Откуда такое богатство в окопах? – присвистнул я.

Коньяк был десятилетней выдержки и от хорошей республиканской фирмы.

– Полковые разведчики презентовали. У меня день рождения был недавно. Вот они и постарались походя пошарить по вражеским траншеям. – Полковник был горд за своих подчиненных. – Лейтенанта тогда еще «языком» притащили.

– За такой коньяк надо к Солдатскому кресту представлять, – пошутил я.

– Я и представил, – отозвался полковник с серьезным лицом. – Только за пленного лейтенанта, выкраденного прямо из его блиндажа.

– А где ваш начальник штаба? Я что-то его не видел на КП? [134]

– У него другой наблюдательный пункт, в обороне. Это для того чтобы нас разом не накрыло «чемоданом» и полк не остался бы без управления.

– Что ж, разумно, – оценил я тактическое новшество.

– Еще стаканчик? – предложил полковник.

– С удовольствием, – откликнулся я. – Такой нектар!

М-да… а стаканчики-то у него всего-то пятидесятиграммовые.

– А кто у вас в пехоте самый героический из солдат? Разведка? – спросил я, когда мы выпили по второму разу.

– Нет. Посыльные. Они каждый день со смертью в обнимку ходят. С той стороны снайпера за ними охоту открыли, да и пулеметчики не отстают. Среди них самые большие потери. Закусите? Есть консервированный колбасный фарш из Лое. Из дома прислали.

Я дал добро, и мы под грохот канонады пожевали бутербродов. Пополам с пылью, стрясаемой с потолка блиндажа близкими разрывами.

– Кажись, уже по нам бьют, а не по тылу, – заметил я. – И не шрапнелью. Надо проверить связь.

– Вот наденьте, майор, – протянул мне полковник нечто напоминающее коническую вьетнамскую шляпу, только из железа, покрашенную в защитный цвет.

– Что это? – удивился я.

– Стальной шлем. Помогает от косых осколков и шрапнели. Пулю, правда, держит только на излете. Во время обстрела в траншеях у меня остаются только наблюдатели. С тех пор как появился стальной шлем, смертность среди них сократилась втрое.

Покрутил я в руках эту пародию на «хошиминку» и увидел выбитый на ней шильдик «Лозе». А вот нормального амортизатора в этой каске нет. Концерн «Лозе» как был, так и остался криворуким. А мои руки до производства касок так и не дошли. Не было достаточно мощного пресса с глубоким штампом. А лепить что-то типа каски Адриана вручную из пяти частей для рядового солдата было слишком дорого, а потому неприемлемо для военного ведомства. А они вот как вышли из положения с теми максимально глубокими штампами, какие есть.

– А противник что-либо подобное использует? – поинтересовался я.

– Да, у них есть нечто подобное, но больше похоже на средневековую каску лучника.

– Пора осмотреться на поле боя, – сказал я и надел эту смешную каску.

– У меня на КП есть перископ.

– Я его что-то не видел.

– Обычно он закрыт деревянными щитами. На всякий случай. Вещь дорогая, хрупкая. Когда еще новую пришлют?

Обстрел не столько ослаб, сколько стал менее интенсивным. Мы с полковником вышли из блиндажа и одновременно приказали телефонистам справиться о потерях в подразделениях.

В перископ было видно, как полевая артиллерия врага бьет по нашим траншеям, и отнюдь не шрапнелью. При этом оставляет в целостности проволочные заграждения. Как их, так и наши.

– Сегодня они в атаку не полезут, – сообщил я полковнику вывод из своих наблюдений.

– Что будем делать? – отдал мне комполка инициативу.

– Мне нужна карта выявленных вами огневых точек противника. Есть такая? – спросил я.

– Не поручусь, что данные точные, но мы такой журнал пытались составлять, – ответил полковник и приказал телефонисту: – Начальника штаба на связь.

Пока комполка общался со своим начальником штаба, я вызвал по телефону гаубичную батарею и вставил фитиль комбату за то, что в воздухе нет до сих пор воздушного корректировщика. У нас такой джокер в рукаве, а мы его совсем не используем.

Однако вместо аэроплана в небе я дождался только пешего полусогнутого явления по тыловому ходу сообщения на КП одного из офицеров отдела второго квартирмейстера моего штаба. Фамилию его не помню совсем. Он только перед самой операцией появился, да и общался я больше с самим начальником разведки, а не с его подчиненными. К тому же, представляясь, фамилию свою он произнес как-то невнятно. Приперся ко мне этот юный перец в чине лейтенанта за уточнением полетного задания. Причем заговорил сразу по-огемски, хотя рецкий язык знал, с егерями же общался как-то. А они у меня поголовно горцы.

– Лейтенант, ты летнабом [135] хоть летал когда-нибудь? – спросил я его с досадой по-имперски.

Вот чем хороша армия, общаться всегда можно по чину, даже если имени не знаешь.

– Так точно, господин комбриг, на дирижабле, – заверил он меня, переходя на тот же язык межнационального общения. – У командора Плотто.

– Сойдет… Твоя задача, лейтенант. Во-первых, вскрыть огневые точки напротив наших коробочек и на ближайших к нам флангах. Во-вторых, выяснить, где позиции тяжелой артиллерии в ближайшем тылу противника. В-третьих, засечь подходящие к противнику резервы. Особенно с флангов. Ясно?

– Так точно, господин гвардии майор.

– Привезешь мне кроки и карту.

– Так точно.

– На землю не садишься, сбросишь разведданные вымпелом в расположении «элик».

– Так точно. Будет сделано.

– Затем, – перешел я на рецкую мову, которую не знал полковник, – летишь пятьдесят километров на север и сообщаешь мне обстановку, что там реально творится. Понятно?

– Так точно.

– Выполняй. Нет. Стой. Что снайпера?

– Как и было вами приказано, работают с момента появления дирижабля в небе. Разведгруппы также действуют по плану.

– Иди. Хранят тебя ушедшие боги. Стой. Почему до сих пор не надули аэростат?

– Так от него транспорт ночью отобрали. Вручную все перетаскивают, как налет пересидели. А там хозяйство немаленькое. За час-полтора обещают управиться.

– Налет эффективный был?

– Если бы мы остались на месте дислокации, то да, накрыло бы все наши бронеходы разом. А так там только лес перепахали. Устроили бурелом, так что обходить три версты. Один мост разбили.

– Хоть что-то приятное для уха за сегодняшний день. Все. Беги. Жду кроки.

Разведчик убежал, едва разминувшись в тесном ходе сообщения с посыльным от начштаба пехотного полка, который принес мне их журнал боевых действий.

Посмотрим, что тут пехота навыявляла за два месяца? У противника не так уж много мест, где можно грамотно установить пулеметные гнезда. Но как меня самого учили: позиций в обороне должно быть минимум три на один пулемет – основная, запасная и ложная.

– Полковник, а ручные пулеметы у республиканцев появились?

– Ну как ручные?.. – пожал он плечами, наморщив погоны. – Тот же пулемет водяного охлаждения островитянский, только на сошках и с прикладом. Водяной кожух лишь только на треть заужен. Вес килограммов двадцать. А так… то же самое, что и на станке. Я отправлял такой трофей в ГАУ еще осенью.

Угу… А нам с Гочем его даже не показали, что характерно. Что ж… В ГАУ свои приоритеты. А мы с Гочем, как видно, национальностью не вышли.

Обстрел перешел из истерического рева в какое-то упорядоченное состояние. Бить стали ритмично, с ровными промежутками, как на полигоне. Но изменилась тональность взрывов и полета снарядов. Стала тоньше, что ли?