А «Черного ворона» я все же переложил на рецкую мову как песню в память о погибших в «кровавой тризне» горцев. Всем понравилось. Теперь меня никакие Шпроки по пьяни за язык хватать не будут. От так!
Дядя Оле мне на новоселье подарок сделал королевский от всей семьи — восемь своих фирменных замков, к которым ни ключа не подберешь, ни отмычки. И дужку ничем не перепилишь.
Кузенов жены по малолетству за стол сажать не полагалось, но им отдельный столик поставили в углу веранды — безалкогольный, с «баловством», по мнению Оле, — заказным кремовым тортом.
Парням и семье за столом пришлось рассказать про «кровавую тризну», без голливудских подробностей, естественно, чтобы аппетит не портить сидящим за столом. Но желание напиться до потери памяти появилось у меня именно тогда.
Старший сын кузнеца гордо заявил после рассказа:
— Я тоже хочу стать имперским рыцарем.
— Стань сначала хорошим кузнецом, как я, — окоротил я парня, а то ведь сбежит на войну. Возраст самый такой — тринадцать лет.
— А ты, Савва, я смотрю, повзрослел и стал мудрым, — одобрил меня Оле.
Второй перерыв в делах случился, когда я окончательно пристроил свой отдел новых технологий ставить вторую поточную линию ручных пулеметов на филиале. Благо новый пресс-молот давно доставил Ремидий, а сами штампы мы привезли с собой. А заготовок под стволы тут в запасе даже некоторый излишек — нет конкурентов на стволы, как в Будвице.
Заодно спустил с цепи привезенных с собой технологов убирать лишние телодвижения персонала и ставить некое подобие конвейера на сборке станковых «Гочкизов-С». Пока только на бумаге — проектно. И вообще крепить технологическую дисциплину. А то с ней тут еще конь не валялся. Все по старинке.
Инженеры-двигателисты, пока нет еще нового завода, частью сели его проектировать, частью пошли на стажировку в «Рецкие дорожные машины», чтобы понимать, на что им придется ставить болинтеры.
Химики, вооружившись бумагами из Дворца, поехали в западные предгорья на ревизию нефтяных промыслов. Но тайно. Официально — «для ознакомления».
И только я решил дать себе денек-другой отдыха и смотаться с соседями по «Горному мосту» на гусиную охоту к ближним горным озерам — даже двудулку-переломку по такому случаю купил с коваными стволами под «Дамаск» и прочую охотничью амуницию, как всю роту вызвали в герцогский дворец на награждение новой медалью. Той самой, с черепом и кинжалом. Как раз полковая швальня всех причастных обмундировала в новую униформу.
В церемонии принимал участие никак не ожидаемый здесь мною генерал-адъютант Бисера. Он-то и потребовал меня после церемонии к себе «на ковер» как непосредственный начальник. Имел право — я все еще числился флигель-адъютантом ольмюцкого короля, хотя и в отпуске «по медицинским показаниям».
Я Труфальдино, блин. Слуга двух господ. Даже трех, если считать императора. И все меня не любят. Даже в отпуске покоя не дают.
Онкен не остался на банкет роты с маркграфом, сел ко мне в коляску и велел править на вокзал, так как приехал он в Рению не с пустыми руками — привез Ремидию эшелон с пленными, а мне два маленьких паровозика с вертикальными котлами. Королевский подарок от Бисера.
— Что-то, экселенц, вы меня с королем подарками закидали, будто виноваты в чем передо мной, — высказался я вместо благодарности, осматривая на запасных путях симпатичные компактные паровозики-близнецы.
— Ты же здесь заводы ставить собрался. На заводских подъездных путях такие локомотивчики экономичнее больших паровозов будут. И на нефть их перевести несложно. Островная работа. Качественная. Всего ничего отходили они у царцев, заталкивая вагоны на паром.
Онкен помолчал под моим твердым взглядом, понял, что не отвертеться ему от неприятного разговора, и сознался:
— Ну, где-то и виноваты мы перед тобой, Савва, не спорю. Как на духу скажу — другой возможности не было. Так сложилась структура момента. Как могли, мы с его величеством постарались оградить тебя от неприятностей, но ты обладаешь феноменальной способностью походя оттаптывать людям любимые мозоли. Сложнее всего было закрыть тебя от свиты императора, желавшей просто порвать твою тушку на тряпочки за расстрел бургграфа. Как только они тебя ни обзывали… «Республиканец» — самое мягкое выражение… А что тебе ничего не сказали, даже не намекнули, то… сам должен понимать: что знают двое — знает свинья. А на кону стояло королевство. И все его послевоенное устройство. В конце концов, принцу удалось вписать тебя в расклад, но и тут ты влетел в эту игру неожиданно для всех, как кот на банкетный стол, и половину фарфора перебил. Не только императору, но и нам. А чуть только сошлись с Отонием на взаимоприемлемых компромиссах, так ты устраиваешь эту «кровавую тризну», от которой взвыл весь мир. Пришлось всех ее участников срочно убирать подальше от фронта, а то вас свои стали бояться больше, чем врагов. Там и без вас такой клубок сплелся… Мало нам дела контрразведки, так и интендантские нити потянулись в имперскую столицу… Махинации аристократии вскрылись с обеспечением санитарных поездов… На железной дороге… По твоей наводке тряхнули и имперский Комитет по изобретениям, а там целое кубло островных агентов сидело. Давно окопались. До войны еще. Тоже головы полетят. С безупречной репутацией, между прочим, люди. Да уж… куда катится империя?..
Мы уже вышли из отстойника на осеннее поле с пожухшей колючей травой. На простор, где горизонт закрывает только темная «пила» дальнего реликтового леса. Интересно, как скоро это поле поглотит город?
— Хорошо тут у вас. Тепло. — Онкен снял кепи и протер платком короткую прическу. — Так что паровозики вовсе тебе не подарки, а премия за отличную работу с интендантами. До нового года для ЧК ты в отпуске, а перед ним жду от тебя заявления об отставке с поста королевского комиссара по состоянию здоровья.
— Так я же здоров, как бык, экселенц, — возмутился я не по-детски.
— Врачебная комиссия, Савва, легко докажет обратное, — подмигнул мне генерал. — Нервные болезни, они такие… Неочевидные. В воздухоплавательном отряде император уже вывел тебя за штат. В резерв, который также надо подтвердить медкомиссией в течение полугода, иначе отставка. С нового года ты там без жалованья. Но право ношения мундира тебе оставили. Все же ты имперский рыцарь… А их не так уж много.
— На какое время продлит мое лечение новогодняя комиссия?
— Стандартно. На три месяца.
— А моя служба в гвардии Ремидия?
— Нас она не касается. Императора тоже. Это внутреннее дело Реции. Говори, Савва, свое последнее желание, и я пойду собираться на прощальную аудиенцию к маркграфу.
— Если оно последнее… то создайте, экселенц, несколько королевских стипендий в Политехническом институте Будвица для рецких юношей и девушек. В знак храбрости рецких войск на Восточном фронте. А кандидатов я подберу.
— Стипендиаты Кровавого Кобчика? — хохотнул генерал. — Забавно. Но думаю, что нет тут ничего сложного и недостижимого. Будут тебе стипендии.
И мне показалось, что Онкен облегченно вздохнул.
— Осмелюсь задать еще вопрос, экселенц.
— Валяй, — разрешил генерал-адъютант обреченным тоном и махнул рукой.
— Я не понимаю резкой перемены отношения ко мне Ремидия. Такое ощущение, что он не желает меня видеть. Понять, почему это происходит, я не в состоянии.
— Савва, я вот временами сомневаюсь, что ты рецкий горец. И не потому, что не блондин, а потому что часто не знаешь элементарных вещей, которые всасываются с молоком матери. Даже я об этом знаю, хотя я наполовину огемец, наполовину удет. И к Реции никакого отношения не имею.
Я стоял и таращил на Онкена глаза, ничего не понимая.
— По древнему горскому обычаю, который процветал в Реции и Швице периода племенной раздробленности — до того как эти горы объединил предок Ремидия, тот, кто проводил «кровавую тризну» по единственному сыну вождя, сам становился ему сыном, даже если перед этим он был его кровником. И это не обсуждалось. В глазах народа ты сегодня сын Ремидия, хочет он тебя признавать в таком качестве или нет. А вот в глазах окружения маркграфа ты — лишний раздражитель и претендент на то, что они уже наперед поделили. Так что твою охрану я оставляю при тебе с оплатой ее из бюджета нашего Дворца. Все же ты остаешься флигель-адъютантом Бисера.